Пресс-секретарь патриарха: без духовного оздоровления общество задохнется. Патриархи и демократия

Конец августа — золотое время в Ташкенте. Днем еще жарко; еще кое-где гудят, выплевывая на улицу горячий воздух, кондиционеры. Еще полно фруктов, и все мусорки дружно пахнут скисшим арбузом. Полно дынь: одна — на столе, ос приманивает, другая в ведре или в ванне плавает, остывает. Вопрос, что подавать на сладкое, не возникает. Одними дарами природы можно не то что стол — всю комнату завалить. Но жара уже пошла на спад, небо прозрачно, как вода в кулере, по вечерам прохладно. Дети догуливают и доигрывают последние дни: скоро учеба, тетради, школьные линейки, белый верх — черный низ. Ну и, разумеется, приближение 1-го сентября, Дня независимости. Ежевечерние репетиции праздника: отдаленные звуки фонограммы, подсвеченное прожекторами небо. Весь Ташкент в гигантских растяжках. Перекрытые дороги, ругающиеся шоферы. Короче, праздник.

Начало осени обещало быть для президента на редкость удачным. Просто восхитительным. В стране спокойно, показатели неплохие, ВВП растет. В июне провели заседание «Шанхайской семерки». Весь центр города вылизали и переасфальтировали. Открыли вместе с китайцами новую железнодорожную линию. Урожай фруктов-овощей неплохой. Вот и спортсмены узбекские порадовали, привезли из Рио золото, серебро. Но главное, конечно, 25-летие. Даже не нужно уточнять чего. В Узбекистане все и так знают. «К 25-летию Независимости». Именно так, с заглавной буквы. «Мустакиллик 25 йилигига». И флаги, флаги. Несколько дежурное, но все же ликование.

Двадцать пять лет — это уже не шутка, а исторический период. И все эти двадцать пять лет страною бессменно руководит… Ну да, он и руководит. А если добавим еще два года, когда он был просто первым секретарем, то двадцать семь. Возраст… Возраст, конечно, давал о себе знать. Семьдесят восемь лет — тоже не шутка, особенно когда треть из них держишь холодный и скользкий штурвал власти.

Официально объявили 28 августа, за пять дней до праздника. Находится на стационарном лечении. Необходимо. Полное. Медицинское. Обследование. Город завис в ожидании. Внешне все спокойно. Милиция напряжена — но не больше чем обычно. «Здравствуйте… Что у вас в сумке?..» (Это перед спуском в метро, как всегда). Привычно открываешь сумку. «Всего доброго…» (Милиция за последние годы стала определенно вежливой).

Город завис, как зависает компьютерная программа. Какие-то функции еще выполняются, машина деловито гудит. Но картинка на мониторе застывает и на привычные клики не реагирует. Отключается программа «Праздник»: перестают быть слышны по вечерам репетиции, не гремит привычный салют, не орет восторженная ребятня. Небо остается пустым, темным и не праздничным. …Уйти. Передать весь этот свинцовый груз молодым, пятидесятилетним. Хотели порулить? Рулите… Самому, наконец, по‑человечески отдохнуть. Сидеть дома, прогуливаться на воздухе. Плавать в бассейне: в одну сторону, в другую сторону… Смотреть российские новости. Пересматривать «Белое солнце пустыни». Мысленно подпевать: «Ваше благородие, госпожа удача…» Играть с внуками-правнуками. Подумать о душе. Последние годы он неожиданно для себя становился все более религиозным.

Он не раз уже думал об уходе. В 2003 году даже закон был принят. Экс-президенту предоставлялись гарантии фактически наравне с действующим (будущим). Персональный транспорт для себя и членов семьи, пожизненные льготы. Загородная резиденция в урочище Кайнарсай. Потом еще несколько раз собирался уйти. Почему не ушел?.. А вы многих президентов видели, кто уходил сам, по своему личному, так сказать, желанию? Среди бывших советских — наверное, один Борис. Но там на мужика надавили…

Нет, никто по доброй воле с президентского кресла не уходит. Лифт к нему только один — тот, который наверх. А вместо того, который вниз, — пустая черная шахта. И на дне ее — ни личных машин, ни льгот, ни Кайнарсайской дачи, а глухой бетон неблагодарности и забвения. Если у этой шахты вообще есть дно.

Ташкент притих. Жизнь перебралась в социальные сети. Там, за тусклым светом монитора, разносились и опровергались слухи. Строились догадки и ссылались на информированные источники. Выражались верноподданнические чувства и вполне искреннее сочувствие. Народ постарше, не приобщенный к сетям, «фейсбучил» вживую: на кухнях, в транспорте, на работе: «А вы слышали?» — «Да умер он уже!..» — «Надеюсь, врачи там хорошие, как-нибудь справятся…» — «Он человек мудрый, на этот случай наверняка все предусмотрел…» — «А мы уже тут дома все утро обсуждаем: уезжать — не уезжать…» Общая тональность — сдержанное беспокойство. Растерянность. 1-го сентября, в самый праздник, город на несколько минут стал пепельно-серым. Потемнели улицы, деревья, погасли блики на статуях. Затмение продолжалось несколько минут. Потом снова зажглось солнце — еще вполне летнее, белое солнце Ташкента. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она», как писал поэт, в школе имени которого он когда-то учился.

За двадцать семь лет к нему привыкли. К ежедневному — утром и вечером — перекрытию улиц, когда шел его кортеж. К его неумело подфотошопленным портретам на первых полосах газет. К его строительно-монументальным фантазиям. К бесконечным «по личной инициативе президента…», «президент выступил с инициативой…», «благодаря инициативе, с которой выступил…» Да и последние годы инициативы эти уже не вызывали грозных волн, как прежде. Так, небольшую административную рябь. Русских уже давно никто не заставлял усиленно учить узбекский. Бизнес уже не прессовали, как в конце 1990-х. Не отлавливали массово «бородатых» (исламистов). Зарубцевались раны после андижанских беспорядков. За двадцать семь лет родилось и выросло несколько поколений, которые вообще не знали другой власти, другого юртбаши. Да и для людей постарше почти треть века тоже срок не малый. Молодые поседели. Пожилые одряхлели. Одряхлевшие ушли, мир их праху. Теперь его черед. Рано утром, третьего, стал тяжело звонить колокол в Успенском соборе. В мечетях читалась джаназа, заупокойная молитва. На небе шевелилась легкая облачная накипь. По центру двигалось траурное шествие. Люди выходили и шли сами, обязаловки не было. Но и никакого намека на «ходынку». Все спокойно. Сдержанно. Целый день по телевизору — похороны. Прощание в Ташкенте. Толпы, лица, цветы. Встреча в Самарканде. Толпы, площадь Регистан, красные тигры на Шер-Доре. Джаназа. Объявлен трехдневный траур. В открытое окно доносится «Лунная соната» Бетховена. И бурчащий что-то скорбный дикторский голос. Как сказал сегодня один шофер, три дня — только скрипка-дудка…На базарах прямо за прилавком сидят женщины, шинкуют желтую морковь. Приходят с организаций, закупают, еще закупают — на поминальный плов.

Начинается учеба в школах с часа памяти. Дети реагируют искренне — как и должны реагировать дети. «Оказывается, Каримов очень любил танцевать…» «И еще нам всем подарил ранец и ручки». Это так. Каждому первоклашке выдается пестрый фиолетовый ранец и пенал — «подарок президента».

Он ушел. Кем он был? Диктатор, каким считали его одни? Прагматик и технократ, как писали о нем другие? Обаятельный собеседник, каким запомнили третьи? И тем, и другим, и третьим. А также четвертым и пятым. Умеренный, почти аскетичный в быту. Пытался требовать — особенно поначалу — того же от других. Потом махнул рукой. Прекрасно владевший русским (узбекский доучивал в начале 1990-х ночами). Не любивший цветистых славословий. Потом тоже немного ослабил вожжи: стали вывешиваться портреты: он с детьми, он с молодежью, он со стариками. И цитаты, цитаты. Но дальше этого дело не шло. Не одобрял. Не молодившийся. Не прибегал к популярной у стареющих политиков пластической хирургии. Очень консервативный в одежде. Обладавший великолепной памятью на лица. Отлично помнил цифры. Любил поэкзаменовать на этот счет свое окружение. Пытавшийся лично контролировать все и вся. Чтобы все согласовывали с ним. От дизайна мебели до портретов Навои, от назначения ректоров вузов до посадки деревьев. Система захлебывалась от этого микроменеджмента, но как-то существовала. Не чуждый либеральных жестов. Отменил предварительную цензуру. Запретил смертную казнь. Не трогал, не преследовал многих бывших оппозиционеров, оппозиционных журналистов — и те спокойно продолжали жить в Узбекистане. Если не принимались за старое. Имевший склонность к длинным монологам. На переговорах вел себя порой жестко. То, что обещал, как правило, выполнял. Когда бывал в настроении, когда хотел — мог очаровать собеседника. Анекдот рассказать, пошутить. Бывал и другим — страшным, с искаженным от гнева лицом… Любивший помпезные сооружения. С непременным куполом и колоннами. Березы, канадские ели, сосны. В последние годы полюбил каштан и тюльпановое дерево. А вот чинаре (платану) не повезло. Не одобрял. Что из этого было его природными чертами, а что развилось под влиянием той, почти абсолютной власти, которой он обладал? Три траурных дня проходят. Начали ковырять площадь Космонавтов — вероятно, будут переделывать в площадь Каримова. Шинкующие женщины исчезли — до следующих поминок. Город живет обычной жизнью. Днем все еще жарко, но можно дышать и работать; пиджак уже не кажется железобетонным, как в июле. Но ночами под простыней уже холодно, и ищешь, что на себя натянуть потеплее, чтобы не проснуться под утро сжатым в позу эмбриона.

Председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Волоколамский Иларион дал интервью греческому интернет-порталу «Ромфеа».

— Владыка, как бы Вы прокомментировали вчерашнее заявление Собора епископов Украинской Православной Церкви?

— Восхищает мужество и единодушие иерархов канонической Украинской Церкви во главе с Блаженнейшим митрополитом Киевским и всея Украины Онуфрием. Несмотря на мощнейшее давление, оказываемое с одной стороны украинской властью, а с другой — Константинопольским Патриархом, епископат держится твердо, отстаивая свое право жить по церковным канонам и сохранять единство со всей полнотой Русской Православной Церкви, обретшей свое бытие на Днепре, в крещальной купели Киевского великого князя Владимира 1030 лет назад.

За прошедшие столетия на территории, некогда называвшейся «Киевская Русь», возникали и исчезали политические границы. Но единство Русской Церкви оставалось неизменным.

И сегодня епископат Украинской Церкви твердо заявил о том, что «поддерживает независимость и территориальную целостность Украины», то есть уважает политическое устройство своего государства. Украинская Православная Церковь, подчеркивается в заявлении, «присутствует во всех регионах Украины и объединяет как подконтрольные, так и неподконтрольные украинской власти территории, переживая вместе со своим народом все радости и страдания». Архиереи, клирики, монашествующие и миряне Украинской Православной Церкви — патриоты своей страны. Они не какие-то иностранцы, пришедшие из-за рубежа и поселившиеся на Украине. Абсолютное большинство их родилось и выросло на Украине. Они любят свою родину и не хотят, чтобы их отождествляли с иными государствами.

Именно поэтому Собор епископов «выступает против любых попыток изменить название Украинской Православной Церкви» на Российскую или какую-либо иную. Это не Российская Церковь, а Украинская, полностью независимая в своем управлении, не подчиненная Москве ни административно, ни финансово, ни как-либо еще. Сохраняется только молитвенная связь — через поминовение Патриарха и через участие украинских архиереев в работе общего для Русской Православной Церкви Священного Синода.

Отмечу: ни в Соборе епископов, ни в Синоде Украинской Церкви нет ни одного представителя из Москвы. Все решения принимаются епископатом и Синодом Украинской Церкви самостоятельно. Но епископат Украинской Церкви через своих представителей в Синоде Русской Церкви может влиять на решения, принимаемые в Русской Церкви. Это уникальная ситуация, позволяющая, с одной стороны, сохранять полную независимость и самостоятельность в принятии решений, а с другой — сохранять единство с полнотой Русской Церкви.

Именно поэтому Собор епископов постановил: «Украинская Православная Церковь наделена всеми правами независимости и самостоятельности, которые сегодня необходимы для плодотворного служения Богу и народу Украины». Такое заявление уже было сделано в июне, а сейчас повторено. Украинская Церковь не просила и не просит ни о какой автокефалии. Тот процесс предоставления автокефалии «украинскому народу», который был инициирован Константинополем, оценивается вполне однозначно: «Процесс предоставления так называемого Томоса об автокефалии является искусственным, навязанным извне, не отражает внутренней церковной необходимости, не принесет реального церковного единства, углубит разделение и усилит конфликты среди народа Украины. При таких условиях участие епископата, духовенства и мирян Украинской Православной Церкви в этих процессах считаем невозможным».

Происходящее сегодня — первый в истории Православия случай, когда автокефалию не просят, а она навязывается. Притом навязывается методом силового и грубого давления. От архиереев канонической Церкви требуют участия в некоем «объединительном соборе», созыв которого инициирован раскольниками с целью легитимизации своей структуры. Удивительно и печально, что Константинопольский Патриархат стал на сторону раскола вместо того, чтобы поддержать каноническую Церковь, объединяющую миллионы верующих, включающую в себя 13 тысяч приходов, более 200 монастырей и присутствующую на всей территории Украины, в том числе на территориях, неподконтрольных украинской власти.

Я своими ушами слышал, как на Синаксисе Предстоятелей Поместных Православных Церквей в Шамбези в январе 2016 года Патриарх Варфоломей во всеуслышание заявлял: «Мы приветствуем Блаженнейшего митрополита Онуфрия как единственного канонического главу православных верующих Украины, разумеется, со всеми подчиненными ему архиереями». Что же произошло? Почему вдруг позиция Патриарха Варфоломея изменилась на противоположную, и предпочтение отдано лидерам раскола, из которых теперь пытаются сколотить некую новую структуру. Ответа у нас нет. Но и признать эту ситуацию нормальной мы никак не можем. А потому вынуждены были прекратить евхаристическое общение с Константинопольским Патриархом как солидаризировавшимся с расколом, а следовательно — впавшим в раскол. Об этом Русская Церковь объявила на Синоде, прошедшем в Минске 15 октября.

Вчера аналогичное заявление прозвучало из уст архиереев Украинской Церкви: «Собор епископов Украинской Православной Церкви считает, что решения Священного Синода Константинопольского Патриархата от 11 октября 2018 года относительно украинского церковного вопроса являются недействительными и такими, которые не имеют никакой канонической силы. В частности, решение об установлении юрисдикции Константинопольского Патриархата на территории Украины является следствием спекулятивного трактования церковной истории. А решение о снятии анафемы и других церковных запретов с лидеров раскола и признание действительности псевдохиротоний, которые были совершены ими во время пребывания в расколе, является следствием искаженного толкования православных канонов. История Православной Церкви не знает случаев преодоления раскола путем его простой легализации. Приняв такие антиканонические решения, признав раскольников в сущем сане, Константинопольский Патриархат, согласно церковным правилам, сам стал на путь раскола. В связи с этим, евхаристическое общение Украинской Православной Церкви с Константинопольским Патриархатом в настоящее время невозможно и прекращается».

Хотел бы отметить, что в непризнании антиканонических деяний Константинополя мы не одни. На днях Сербская Православная Церковь устами всей полноты своего епископата заявила, что «Константинопольский Патриархат принял не основанное на канонах решение реабилитировать и признать епископами двух вождей раскольнических группировок на Украине — Филарета Денисенко и Макария Малетича вместе с их епископатом и клиром». В решении Архиерейского Собора Сербской Церкви отмечается, что первый из этих лиц был в свое время канонически лишен сана, а затем отлучен от церковного общения и предан анафеме, а второй лишен апостольского преемства как духовно принадлежащий к секте так называемых самосвятов, «в силу чего Священный Архиерейский Собор данное решение Константинопольского Синода рассматривает как необязательное для Сербской Православной Церкви». Как отмечается в обнародованном документе, Собор Сербской Церкви не признает упомянутые личности и их последователей за православных епископов и клириков и, следовательно, не принимает литургического и канонического общения с ними и их сторонниками.

Надеюсь, что и в других Поместных Церквах прозвучат голоса, призывающие Константинопольского Патриархата остановиться в своих действиях, направленных якобы на уврачевание украинского раскола. На деле эти действия ведут к углублению раскола на Украине и к созданию беспрецедентной для Православной Церкви ситуации, когда все тело мирового Православия может оказаться расколотым на части.

— Каковы, на Ваш взгляд, перспективы созыва «объединительного собора» и что можно от него ожидать?

— На мой взгляд, перспективы достаточно смутные. Уже объявлена дата этого «собора», но большого энтузиазма вокруг его созыва не видно ни в канонической Церкви, ни у раскольников. Назывались разные цифры возможного участия канонических архиереев в этом разбойничьем сборище — от 10 до 25. Пока мы видим только двух канонических архиереев, которые не согласились с общим мнением епископата канонической Церкви, выраженным в решении Собора ее епископов. Но пойдут ли они на «объединительный собор»? Не факт. Авантюрный характер этого мероприятия для всех очевиден.

Да и в среде раскольников нет единства в данном вопросе. Группа Макария неоднократно заявляла, что не войдет в структуру, которую возглавит Филарет Денисенко. Правда, Филарет теперь заявляет, что не будет выставлять свою кандидатуру. Но при этом он продолжает называть себя патриархом и надеется в новой структуре иметь титул «Почетного Патриарха Киевского и всея Руси-Украины», возглавлять ее «синод» и иметь особые привилегии. Он даже провозгласил себя священноархимандритом Киево-Печерской и Почаевской лавр.

Однако в планы Константинополя все это не входит. Они хотят, чтобы создаваемую «автокефальную церковь» возглавил новый человек, а Филарета хотят без всяких почестей отправить «на свалку истории». Они ведь и признали его не в сане патриарха, а просто в некоем архиерейском достоинстве — как «бывшего Киевского». Договоренность о том, что Филарета спишут в утиль, между президентом Порошенко и Патриархом Варфоломеем достигнута. Но согласится ли подведомственный Филарету «епископат» с таким развитием событий? Тоже не факт.

— Тем не менее, если «объединительный собор» состоится, кто может возглавить новую структуру?

— Рассматриваются и обсуждаются разные кандидатуры. Уже предлагали ее возглавить митрополиту Винницкому Симеону: это единственный архиерей, принявший участие в Соборе епископов Украинской Православной Церкви, но отказавшийся подписать заявление Собора.

Для Константинополя, конечно, было бы важно, чтобы структуру возглавил канонический архиерей, а не кто-либо из числа раскольников. Это, на взгляд Константинополя, придаст бо́льшую легитимность новой структуре. Именно поэтому крайне мала вероятность, что структуру возглавит кто-либо из филаретовского «епископата». Скорее, во главе ее может встать один из двух «экзархов» Константинополя, архиепископ Даниил (Зелинский) либо архиепископ Иов (Геча), который в последнее время все более активен на украинском направлении.

Архиепископ Иов очень неудачно себя проявил в Париже, где был недолгое время во главе Архиепископии русских приходов Константинопольского Патриархата. В результате острого внутреннего конфликта, возникшего в этой структуре после его назначения, Константинополь был вынужден его оттуда отозвать. Возможно, его хотят теперь испытать на другом поприще.

— Как реагируют Поместные Православные Церкви на происходящее, и какую реакцию Вы ожидаете в случае, если Украине будет предоставлен Томос об автокефалии?

— Прежде всего отмечу, что ни одна Поместная Православная Церковь не выступила в поддержку действий Патриарха Варфоломея несмотря на предпринятые в этом направлении усилия, включая объезд Православных Церквей его представителями. Сейчас он действует в полном одиночестве и даже подчеркивает, что не нуждается в одобрении других Поместных Церквей. Если раньше Константинопольский Патриарх выступал в качестве координатора для всей Православной Полноты, действующего от имени Поместных Церквей, то сейчас мы ничего подобного не видим. Из Фанара звучат лишь заявления о неких особых прерогативах Константинопольского Патриарха, которые якобы позволяют ему принимать единоличные решения.

Призывы к отказу от такой позиции, обращенные к Патриарху Варфоломею, прозвучали от ряда Поместных Церквей. Другие Церкви заняли выжидательную позицию и не делают никаких заявлений. Третьи считают, что вопрос должен решаться в диалоге между Константинополем и Москвой. Однако такого диалога сегодня нет: есть монолог Константинополя.

Для нас сегодня очевидно: вопросы такой важности, как предоставление автокефалии, не могут решаться Константинополем единолично, даже если подобные прецеденты имели место в прошлом. На этапе подготовки Всеправославного собора было достигнуто принципиальное соглашение о том, что отныне для предоставления автокефалии нужно согласие всех Поместных Церквей. Пусть это соглашение и не было финализировано, не было вынесено на Критский собор, сам факт межправославного согласия вокруг данной теме очевиден и не подлежит сомнению.

Твердым основанием для автокефалии должно быть, помимо всеправославного согласия, твердое единодушие епископата, клира и церковного народа конкретной страны вокруг данной темы. Сегодня этого единодушия нет. Есть глубокий раскол, который невозможно уврачевать лишь путем его легитимизации. А значит, так называемая автокефальная церковь Украины, даже если она будет создана томосом Патриарха Варфоломея, подкрепленным указом президента Порошенко и декретом Верховной Рады, будет домом, построенным не на твердом фундаменте, а на песке. И произойдет с ней то, о чем говорил Спаситель: «и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф. 7:26).

Что же касается канонической Украинской Церкви, то верим, что «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Господь вознаградит ее архиереев, клир и церковный народ за твердое и мужественное стояние на страже церковного канонического порядка. Украинская Православная Церковь сегодня — это Церковь-исповедница, ведущая «брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф. 6:12). Из этой брани она, несомненно, выйдет победительницей.

Эти два события совпали во времени и в пространстве: празднование 300-летия Санкт-Петербурга и принесение мощей Андрея Первозванного. Историческая память снова сделала актуальным извечный русский вопрос о взаимоотношении церкви и государства.

Начало новой эпохи
В апреле 1682 года младший сын Алексея Михайловича 10-летний Петр был провозглашен царем. Пер-венство в престолонаследии принадлежало его брату Ивану, однако патриарх Иоким настоял на том, чтобы царем стал именно Петр. Реальным его царствование станет только через 16 лет, в 1698 году, когда он жестоко расправится со стрелецкими бунтовщиками, а пока он еще ребенок и все у него впереди.
Петр всегда помнил, как жестоко обошлись стрельцы с его семьей. Сам он чудом остался жив. Страх перед бунтовщиками навсегда остался в нем. Полсотни казненных ему показалось мало. Срочно вернувшись из-за грани-цы, он приказал казнить еще 1700 служивых. Сам рубил головы топором, не чурался палаческого труда. Пришедший с иконой Божьей Матери патриарх Адриан был прилюдно оскорблен и выгнан. С утра стрелецкой казни в России началась эпоха Петра.
XVIII век Россия начала с блеска военных побед. Строились флот, заводы, крепости, города. На Невском болоте вырос невиданной красоты и имперской пышности город. Столица из Москвы была перенесена почти к самой границе, в Петербург.
Это только поначалу колокола переплавляли на пушки. После войны началась и бурно развивалась своя горнодобыча, которая и сегодня кормит Россию. По всей стране начали строить храмы. Но государство не хотело мириться с независимостью церкви. Был издан духовный регламент, где коллегиальность в делах управления церковью оправдывалась госбезопасностью. А созданные 12 коллегий, в нашей сегодняшней жизни называемые министерствами, управляли всей страной. В феврале 1721 года был открыт святейший правительствующий Синод. С этого времени Русская православная церковь, по сути, стала государственным органом.

Император Всероссийский
В октябре того же года в новой столице Петр принимает от Сената и Синода титул императора. Спор патриарха Никона и Алексея Михайловича, перенесенный во времени, разрешил Петр - главенствующее положение заняло государство.
Петр никогда не забывал о споре царя и патриарха. И всегда помнил, к каким трагическим последствиям это приводило. Упразднение патриаршества было вполне логичным и ожидаемым от первого русского императора. С 1721 года по 1917-й Русская православная церковь жила по духовному регламенту, своеобразной конституции, введенной Петром I. Этот документ подписали сам Петр, 7 сенаторов и 87 священнослужителей. По сути, документ имел действие Соборного акта.

Первый реформатор
И сегодня к реформам Петра нет однозначного отношения. Многие сравнивают его с Михаилом Горбачевым, с той лишь поправкой, что при Горбачеве не было таких массовых репрессий. По крайней мере, правителей можно ставить вровень по уровню бюрократизации церковной жизни и введенным ограничениям. Были запрещены церковные ходы и Богоявленская вода, строительство часовен на памятных местах и перекрестках дорог. Из русской жизни попытались исключить юродство. Но больше всего император ополчился на монашество. Ему нужны были штыки и солдаты, а не вера. Запрещалось принимать в монастыри мужчин до 30, а женщин - до 60 лет.
Многие не понимали реформ Петра и считали его антихристом. Но причина была в другом. Петру нравилась протестантская управляемость. Ведь в свое время именно Реформация вбросила в мир такой лозунг: «Чья власть, того и вера». Как ни цинично звучит, но это - правда...

Галантный век
Екатерининский галантный век был равнодушен к религии. Главным для двора были фижмы, оборочки, парики, пышность дворцов, французский этикет. Многие монастырские земли были розданы или проданы любимцам и фаворитам. Более половины монастырей было закрыто. Западные веяния в России приняли гротесковый характер. В моду повсеместно вошло масонство.
Митрополита Московского Пла-тона Левшина, автора первой российской церковной истории, императрица представляла иностранным гостям как результат своей просветительской деятельности. Как-то Дидро спросил архиерея: «А знаете ли вы, отец святой, что Бога нет, как сказал Декарт». «Так прежде и его сказано, - ответил митрополит. - Еще пророком Давидом. И сказал безумец в сердце своем: Бога нет».
В обществе царствовало увлечение оккультизмом, хлыстовством. Внук Екатерины Александр I приглашал в Россию квакеров. В обществе шел поиск нового христианства. Это становилось чуть ли не государственной политикой. Но наполеоновское нашествие все поставило на свои места. Двор не ожидал такого коварства от Наполеона и, влюбленный во все французское, не понимал, почему Бонапарт двинул свои войска не на Петербург, а на Москву. Хитрый же корсиканец понимал, что сердце России, ее православная душа находятся не в Петербурге, а в Москве.
Галломания в России была тотчас же забыта, как страшный сон. Патриотизм и религия объединили всех.

Александр II
Время основания Оптиной пустыни. Говорят, что раскаявшийся разбойник Опта здесь отмаливал свои грехи. В ХVIII веке обитель пришла в полное запустение. Но благодаря стараниям многих иерархов, в том числе Платона Левшина и Филарета Дроздова, расцвела и стала духовным центром России.
Святитель Филарет дожил до царствования Александра II. Манифест 1861 года об отмене крепостного права составил именно он. За два месяца до своей смерти он сказал своему другу, настоятелю Троице-Сергиевой Лавры, что с удивительной ясностью видит прошлое. «А будущее?» - спросил настоятель. «Будущее тоже», - ответил митрополит. «А что там?». «Я вижу ужасную бурю, которая надвигается к нам с Запада»».
Когда Александр II родился, императрица велела спросить у славившегося тогда юродивого Федора, что ожидает ее сына. Федор сказал: «Будет могуч, славен и силен, станет одним из выдающихся государей мира. Но умрет в красных сапогах». Трудно представить, что это пророчество обернется окровавленными и раздробленными ногами царя-мученика. На месте его гибели будет воздвигнут храм Спаса на крови.

Иоанн Кронштадтский
10 декабря 1855 года был рукоположен в священники выпускник духовной семинарии Иван Ильич Сергеев. Служить ему предстояло в Кронштадте. Его предки служили церкви уже 350 лет.
В то время Кронштадт был ключе-вой российской воен-но-морской базой и местом ссылки нищих и бродяг со всей страны. Дом, где жил отец Иоанн, на углу Андреевской и Посадской, знала вся страна. Каждый день сюда приходили тысячи писем. Почтовая служба даже была вынуждена увеличить количество служащих. В этом доме отец Иоанн прожил 53 года.
Он жил на ру-беже веков. ХIX век - век сомнений, век ХХ - век бо-гоборчества. В себе Иоанн Крон-штадтский воплотил образ рус--ской святости. Основанный им Кронштадтский Никольский собор после революции сначала был театром, затем кинотеатром имени Горького. Местные жители называли по этой причине его «Максимкой».
Собор заложили в 1903 году - к 200-летию российского флота.
А построили к 1913 году - 300-ле-тию династии Романовых. Нико-лай II торжественно открывал его. Общая архитектура этого собора напоминает Константинопольскую Софию. «Когда собор возведут под купол, меня уже не будет», - сказал Иоанн. Он заложил этот храм, но до его открытия не дожил.

Воцарение без патриарха

Несчастный народ, думал патриарх, глядя, как перепуганные резней архиереи и бояре собираются в Кремль, чтобы поклониться маленькому старичку, ввергающему страну в ужасные бедствия.

Игнатий был потрясен злодеяниями и к тому же имел все основания бояться за собственную участь. Действительно, собравшиеся на другой день архиереи и архимандриты с игуменами ближних монастырей своим свирепым видом могли напугать и более мужественного человека. Всем им нужно было заслужить доверие новой власти, объявившей прежнее царствование подготовкой к искоренению православия, расчленению страны и захвату власти иноземцами. Патриарх–иностранец, вызвавший зависть, венчавший на царство Самозванца, а потом и его супругу–иноземку, Игнатий был обречен и даже не пытался возражать нелепым обвинениям, которыми осыпали его, стараясь перекричать друг друга, красные от напряжения члены освященного собора.

Окруженному ненавистью греку не казалось забавным, что его обвиняют в измене Борису Годунову и угодничестве перед Самозванцем, которым он якобы снискал патриарший престол. Кое–кто предлагал объявить, что Игнатия «без священных рукоположений возведе на престол рострига» , что он вообще не патриарх, но большинство сумело понять, что духовенству не следует ставить себя в столь глупое положение.

В конце концов сочли достаточным обвинить Игнатия в преступлении, совершенном накануне свержения Лжедмитрия. Было заявлено, что сей латинствующий еретик миропомазал мерзостную папежницу Маринку, не крестив ее по–православному, допустил к таинству причащения и таинству брака. О том, что архиереи и архимандриты сами участвовали в этой церемонии, забыть было легче, чем о том, что они рукоположили и одиннадцать месяцев подчинялись сему «беззаконному» архипастырю!

Игнатий не обольщался насчет значения своего свержения. Вряд ли оно было особенно заметно на фоне цареубийства и истребления иноверцев в Москве. Его, правда, не сочли возможным ни прирезать, ни сослать подальше. Игнатия оставили под рукой, в Чудовском монастыре, где он мог благодарить Господа, что не подвергается на старости лет новым испытаниям и соблазнам.

Одни считали участь низвергнутого патриарха достойной жалости, многие злобно радовались его падению. Сам же Игнатий вскоре оправился от испуга и восстановил душевное равновесие. Для греческих иерархов было вполне обычным заканчивать свою жизнь в монастырском упокоении, да и русские не так уж редко низвергали своих архипастырей. Одно мешало Игнатию: с удивлением обнаружил он, что архиерейство на Руси не прошло даром, душа его была поражена сочувствием страшной судьбе злосчастного народа российского.

К вечеру 17 мая Москва погрузилась в мертвую тишину. Среди заговорщиков приспешники Шуйского и сторонники Голицына стали злобно посматривать друг на друга. Собравшиеся в Кремле бояре начали подумывать, «как бы сослатца со всею землею, и чтоб приехали з городов к Москве всякие люди, как бы по совету выбрати на Московское государство государя, чтобы всем людем был (люб)» .

19 мая боярская Дума и духовенство вышли на Красную площадь и предложили волнующейся толпе избрать патриарха, чтобы с благословения Церкви послать по Руси за выборными всей земли и под председательством архипастыря чинно и мирно определить, кому передать бразды правления Российским государством. Но затея спасти гражданский мир потерпела крах у запятнанных невинной кровью насильников.

«Царь нужнее патриарха!» - вопили на Красной площади «представители народа». «Не хотим никаких советов, где Москва, там и все государство! Шуйского в цари!» Трусливые бояре дрогнули, смелых попросту оттолкнули, и толпа повлекла Василия Шуйского в Успенский собор, куда благоразумно направились и митрополит Новгородский Исидор с архиереями, тотчас благословившие убийцу на царство.

1 июня 1606 г. новый государь Василий Иванович венчался на царство без всякого патриарха. Лишь 3 июля патриарший престол занял спешно вызванный из Казани митрополит Гермоген; духовенство безропотно исполнило волю Шуйского. Выбор был понятен: перехитривший всех Шуйский хотел опереться на самого крутого и бескомпромиссного архиерея, который твердой рукой будет держать Церковь на государственном курсе в бурном море внутренней и внешней войны.

Гермоген как воплощение Церкви воинствующей был хладнокровно избран царем Василием Ивановичем в качестве знамени нового режима, способного держаться лишь на постоянно нагнетаемом страхе перед вездесущим врагом.

Уже в грамоте от 20 мая, объявлявшей о его восшествии на престол, Василий Шуйский заявлял, будто богоотступник, еретик, растрига, вор Отрепьев «омраченьем бесовским прельстил многих людей, а иных устращал смертным убойством… и церкви Божий осквернил, и хотел истинную христианскую веру попрать и учинить люторскую и латынскую веру». Дальше говорилось об изменнической переписке Лжедмитрия «с Польшею и Литвою о разоренье Московского государьства», а с Римом - об утверждении в России католицизма. Еще дальше Шуйский сообщал, что Лжедмитрий с иноземцами приготовился истребить всех «бояр, и думных людей, и больших дворян, чтобы раздать родственникам своей жены русские города и оставшуюся царскую казну, а всех православных «приводить в люторскую и латынскую веру».

В грамоте от 21 мая, разосланной по стране именем царицы Марфы Федоровны, сообщалось, что подлинный Дмитрий был злодейски убит в Угличе по приказу Бориса Годунова, а признать растригу сыном ее заставили Лжедмитриевы посланцы. Подразумевалось, что народ не помнит, что от подозрений в убийстве царевича Годунова «очистил» Василий Шуйский, а во главе посланцев Лжедмитрия к Марфе стоял Михаила Васильевич Шуйский–Скопин!

2 июня по России полетела еще одна, весьма обширная грамота о злодейских замыслах дьявола «и лихих людей, которые всегда Московскому государству хотят разоренья и кроворазлитья». «Бесовский умысел» родился конечно же «по совету с польским королем» для учинения в России «смуты и разоренья», осквернения церквей и убийств.

Цитируя документы из архива Лжедмитрия, Шуйский доказывал, что России грозило расчленение. Новгород и Псков отдавались навечно Мнишекам и там утверждалось католичество. Юрий Мнишек на допросе «признавался», что Смоленск и Северская земля должны были отойти польскому королю вместе с царской казной, а вся Русь подлежала окатоличиванию. Словом, злодей «встал противу Богу и хотел въконец государство христианское разорити и стадо Христовых овец в конечную погибель привести».

Спасителем России Шуйский без ложной скромности называет себя, воцарившегося «благословением патриарха» (хотя в грамоте от 20 мая, перечисляя архиереев, патриарха вообще не упоминал). Видимо, он уже решил, кто займет этот пост. Решил он и канонизировать «невинно убиенного» царевича Дмитрия: его останки еще путешествовали из Углича в Москву, а царь своей волей произвел царевича в святые и праведные мученики.

Виновной в признании растриги законным наследником престола оказалась… царица Марфа, которую мы, пишет Шуйский, поскольку она действовала по принуждению, «во всем простили» и «умолили» освященный собор просить у Бога милости, дабы Господь «от таковаго великаго греха… душу ея освободил». Грамоту сопровождал обзор переписки Лжедмитрия с Римским папой и его легатом, раскрывающий зловещий заговор Самозванца, папы и иезуитов по истреблению православия и окатоличиванию России .

В августе по городам была отправлена еще одна грамота, в которой бедная царица Марфа слезно винилась перед всеми, начиная с Шуйского, что «терпела вору разстриге, явному алому еретику и чернокнижнику, не обличила его долго; а многая кровь от того богоотступника лилася и разоренье крестьянской вере хотело учинитца…».

Эта грамота, так же как и грамоты от патриарха с освященным собором «и ото всее земли Московского государства», адресовалась в Елец - один из городов, где уже началось то страшное, что грозило всей России и было развязано Шуйским: гражданская война.

«А ныне аз слышу, - писала якобы царица, - по греху крестьянскому, многую злую смуту по замыслу врагов наших, литовских людей. А говорите де–и, что тот вор был прямой царевич, сын мой, а ныне бутто жив. И вы как так шатаетеся? Чему верите врагам нашим, литовским людем, или изменником нашим, лихим людем, которые желают о крестьянской крови и своих злопагубных для корыстей?»

Пугая всех коварными и безжалостными врагами, Шуйский хитроумно создавал состояние внешней войны. После резни в Москве не только оставшиеся в живых знатные шляхтичи, но и королевские послы были задержаны. Шуйский не мог удержаться от вымогательства денег у Мнишека и его товарищей (предварительно ограбленных), но объявил, что иноземцы взяты как политические заложники.

Народу объясняли, что война неизбежна, она уже началась и слава Богу, что многие знаменитые воины врага уже в плену. Это ослабляет врага, шляхтичи пригодятся на переговорах о мире и размене пленных. Судя по тому, что поляков сочли опасным держать в Москве и разослали в поволжские города, война ожидалась более страшная, чем прошлое нашествие Стефана Батория.

Между тем как народу предлагалось патриотически бряцать оружием, восхваляя свое величие и готовясь к смертоубийственной войне, Шуйский начал мирные переговоры с королем. Он не мог обойтись без интриги и для прикрытия избрал послов Сигизмунда в Москве. Обманутые послы, надеявшиеся в результате запланированного свержения Лжедмитрия обрести на троне союзника, а столкнувшиеся с резней поляков, были достаточно взвинчены.

Александр Гонсевский с товарищами решительно подчеркнули, что не жалеют о смерти Дмитрия, в подлинности происхождения которого «люди московские перед целым светом дали ясное свидетельство». Вы сами «всем окрестным государствам дали несомненное известие, что это действительно ваш государь. Теперь вы забыли недавно данное удостоверение и присягу и сами против себя говорите, обвиняя его королевское величество и нашу Речь Посполитую. Вина эта останется на вас самих!..

Мы также приведены в великое удивление, - продолжали послы с твердостью, - и поражены великою скорбию, что перебито, замучено очень большое число почтенных людей его королевского величества, которые не поднимали никакого спора об этом человеке, не ездили с ним, не охраняли его и не имели даже известия об его убийстве, потому что они спокойно пребывали на своих квартирах. Пролито много крови, расхищено много имущества, и вы же нас обвиняете, что мы разрушили мир с вами!»

Гонсевский с товарищами попал в точку, утверждая, что история с Лжедмитрием - внутреннее дело россиян, причем всех россиян. Отсюда следовала неприятная Шуйскому мысль, что и начатое им кровопролитие будет внутренней, гражданской войной. Более того, несмотря на собственную ярость, послы ясно выразили нежелание короля воевать: «Это пролитие крови наших братьев, произведенное вами, вы можете приписать толпе, и мы надеемся, что вы накажете виновных».

Единственное требование послов состояло в том, чтобы их самих «и других людей его королевского величества, какие остались в живых, вместе с их имуществом» отпустили на родину. Только угрожающее завершение речи Гонсевского позволило Шуйскому сделать вид, будто он с патриотическим пылом жаждет войны с иноземцами и иноверцами, виновными в российских бедствиях.

«Если же вы, - заявили послы боярам, - вопреки обычаям всех христианских и басурманских государств, задержите нас, то этим вы оскорбите его королевское величество и нашу Речь Посполитую - Польское королевство и Великое княжество Литовское. Тогда уже трудно вам будет складывать вину на чернь. Тогда и это пролитие неповинной крови наших братьев падет на вашего новоизбранного государя. Тогда ничего хорошего не может быть между нами и вами и если какое зло выйдет у нас с вами, то Бог видит, что оно произойдет не от нас!»

Шуйский поместил послов на Посольском дворе под охрану, выдавая им весьма скудные корма. А сам уже 13 июня отправил к Сигизмунду посланника Григория Константиновича Волконского (получившего за чрезмерное хитроумие прозвище «Кривой») с дьяком Андреем Ивановым. Формально они должны были требовать удовлетворения за кровопролитие и расхищение царской казны королевским ставленником Лжедмитрием. По существу же известили Сигизмунда, что Шуйский не собирается нарушать мир с Польшей.

Для вида царь и король грозили друг другу несбыточными обещаниями: один якобы собирался послать в Ливонию королевича Густава Вазу с войском, другой торговал не зависящей от него помощью самозванцам в России. Но за спинами подданных монархи прекрасно понимали друг друга. Шуйский хотел лишь повода называть повстанцев агентами короля, а Сигизмунд был доволен, что активнейшие шляхтичи уходят мстить на Русь, ослабляя внутреннее сопротивление королевской власти.

Забыв про свое старое посольство, томившееся в Москве под охраной, терпевшее голод и непрестанные издевательства натравливаемой царем черни, Сигизмунд в октябре 1607 г. прислал к царю новых послов, а в июле 1608 г. заключил с Шуйским четырехлетнее перемирие. Василию Ивановичу пленные более не требовались, и он отпустил их вместе со старыми послами. К этому времени гражданская война была уже в полном разгаре.