Любовь вопреки: истории людей, которые не должны были соединиться. Любовь вопреки Жить не любви вопреки

Любить вопреки – значит любить, несмотря ни на что, невзирая ни на какие трудности и преграды. Каждая конкретная ситуация может иметь свои особенности, но можно выделить наиболее распространенные примеры любви вопреки.

Например, девушка и парень страстно полюбили друг друга с первого взгляда, они поженились, стали жить счастливо, у них появились дети. Через несколько лет семейной жизни случается страшная трагедия: муж попадает в аварию, навсегда становится инвалидом, прикованным к коляске. Жизнь семейной пары меняется в корне, теперь женщина выполняет функции главы семьи, ей очень тяжело: физически и морально. Сердобольные друзья и родственники советуют женщине найти себе другого мужа, но она не может пойти на этот шаг, ее семья становится лишь крепче и сплоченнее с каждым годом.

Что спасает такую семью от разрушения? То, что несмотря на все трудности, женщина любит своего мужа так же сильно, как и прежде. Конечно, кто-то может сказать, что ей просто жалко бросить его. Но на одной жалости долго не просуществует ни одна семья, для этого нужно нечто большее, а именно – любовь.

Безответная любовь, длящаяся годами, тоже является чувством, которое не может поддаться доводам холодного и здравого рассудка. Человек понимает, что так любить нельзя, что это не принесет ему ничего, кроме страданий. Однако, несмотря ни на что, он продолжает испытывать данное чувство вопреки отсутствию ответной любви, доводам друзей и знакомых, вопреки собственным страданиям и душевной боли.

Насколько прочна любовь вопреки?

Прочность такой любви зависит от человека, испытывающего данное чувство. Кто-то сдается уже при первых же трудностях, оправдывая свою слабость какими-либо причинами. В данном случае можно предположить, что любви не было вовсе, что чувство не выдержало серьезной проверки, испытаний. Такое часто бывает, если человек привык любить другого за что-то, например, за его успешность, богатство и т.д. Но все эти ценности преходящи, и когда другой человек теряет то, за что его любили, он теряет и саму любовь.

Если же любовь к другому человеку не привязана к его богатству, успешности и т.п., то и в сложнейших жизненных ситуациях она никуда не исчезнет, а лишь усилится, проявится еще больше и станет ярким примером прекрасного чувства, существующего вопреки всем напастям и невзгодам.

В коллекции московского музея на Волхонке есть холст молодого Пикассо «Свидание». Картина написана до “голубого периода”, когда Пикассо только нащупывал свою линию, - потом это станет главной темой его картин: одна линия скользит вдоль другой, прижимается к ней, объем вдавлен в объем, контур прилип к контуру. Пикассо напишет тысячи пар - бродяг, арлекинов, нищих, античных героев, матадоров, художников - он нарисует, как человек тянется к человеку, как рука входит в руку, как щека прижимается к щеке, как мужчина обнимает подругу и закрывает ее плечом от мира. Объятия станут главной пластической темой всего искусства Пикассо (была проведена выставка “Объятия Пискассо”, собирали по всем периодам творчества) - и это всегда особые объятия: обнимая, закрываешь от внешнего мира. В картине “Странствующие комедианты” этот жест - закрыть своего от чужого мира - доведен до гротеска: арлекин, стоящий на первом плане, выставляет вперед ладонь - словно отодвигает нас, смотрящих, не дает нам войти в круг охраняемых друзей.

На картине “Свидание” - все просто. Мастерство Пикассо тех лет не изощренное - картина написана безыскусно, словно рассказ, рассказанный простыми словами: вот комната, вот стул и кровать, пришли люди, обнялись. Но в картине звучит отчаянная нота, выделяющая ее из тысяч полотен: люди прижались друг к другу безоглядно, отдавая себя целиком, так обнимаются герои Хемингуэя или Ремарка. Вы помните эти встречи в дешевых гостинцах: назавтра они расстанутся: война, эмиграция, нищета - их растаскивает в разные стороны.

Люди обнимаются так, как обнимаются на прощание, чтобы остановить небытие, тянут друг к другу руки “поверх ясной и сплошной разлуки”, выражаясь словами Цветаевой. Так обнимал Роберт Джордан девушку Марию - отчетливо зная, что отмерено на объятие немного. Так обнимает смешной нищий Чарли своих подруг - ему нечем их согреть, кроме объятий, но обнимает он сильно.

Вот и Пикассо - мужчина и женщина прижались друг к другу, словно прячутся друг в друге; впоследствии Пикассо достигнет того, что тела станут буквально перетекать одно в другое, любовь соединит любящих в единое существо - как на знаменитом офорте с нищими в кафе. Так нельзя нарисовать нарочно - не существует приема, как передавать экстатическое состояние преданности, нет такого трюка в рисовании; надо почувствовать скоротечность жизни, беспощадность бытия, бренность любви - и тогда отчаянное объятие получается само собой.

Вот Хемингуэй так чувствовал - и простыми словами передавал безоглядную страсть на краю беды, во время войны. И Пикассо умел сделать так, что от простых красок и простых линий перехватывает дух. Картина “Свидание” написана стремительно, без деталей. Люди встретились в низком, тесном, бедном помещении. Наверное, это мансарда: потолок скошен. Все серое: стена, кровать, воздух комнаты; лица расплывчаты - мы смотрим не на лица; есть нечто большее, нечто главное - мы свидетели очень важной сцены.

В картине чувствуется, что за стенами мансарды - беда. Почему там беда - Пикассо не объясняет; но мы знаем, почему. Вероятно, у этих страстных и нежных людей нет своего угла; вероятно убогая комната дана им на время, свидание их короткое - в хорошем мире было бы устроено иначе. Вероятно, им не быть вместе: жизнь - короткая и хрупкая вещь. Все устроено скверно - но люди обнимаются, и это наперекор всему. Любовь в этой картине (как и в творчестве Пикассо вообще, как и в искусстве двадцатого века вообще) это субстанция, которая существует вопреки законам мира; ее отменили - а она живет. Живет вопреки правилам мира, это описал Булгаков в свиданиях Мастера и Маргариты, Пастернак в свиданиях доктора и Лары, Оруэлл - когда рассказывал о тайных встречах Смита и Джулии.

Картина “Свидание” оказалась в музее на Волхонке, где в то время экспонировали коллекцию подарков Сталину, и ее случайно увидел советский поэт Владимир Корнилов - а в картине он увидел не любовную сцену, но сопротивление режиму.

Описал поэт картину так, как мог сделать советский диссидент:

Он прижимал ее к рубахе
И что поделать с ним могли
Все короли и падишахи
Все усмирители земли.

Поразительно здесь то, что Пикассо, вообще-то, не собирался писать ни любовную картину, ни (тем более!) картину борьбы с властью - Пикассо эту вещь сделал задолго до своей мансардной жизни с Фернандой Оливье, до «голубого периода», и уж тем более задолго до «розового периода», до трогательной «Семьи арлекина». Написанная в 1901 году, эта картина даже не может быть воспринята в контексте грозовых событий века - время стояло спокойное. Ничего возвышенно-романтического художник написать не хотел - на картине изображена сцена в публичном доме в Барселоне; есть еще три небольших холста на эту же тему и несколько рисунков.

Рисунки непристойные, глядя на них мысли об отчаянной любви не возникает, рисунки похожи на помпейские росписи лупанариев; а в холстах эротика ушла, и живопись стала пронзительной. Разумеется, мы смотрим на искусство теми глазами, какими нас наделила наша биография и опыт страны. Но не всякую картину можно прочесть, как гимн сопротивлению и отчаянной любви вопреки всему - а эту можно.

Искусство живописи имеет такое свойство - превращать предмет в символ, иногда помимо воли автора. Чем убедительнее и плотнее образ - тем более универсально его значение, когда находятся точные линии - это неизбежно ведет к обобщению высказывания. Сезанн пишет натюрморт, а получается рассказ об определенной жизни с определенными принципами. Мы смотрим на сотни натюрмортов «малых голландцев» (рыба, бутылка, лимон) как на протестантскую декларацию: «вот мой мир, это мои семейные ценности, лишнего не надо, от скромного достатка не откажусь», и эта декларация и впрямь присутствует - но ни Класс Хеда и Ван Бейерен ничего декларативного не думали, они просто рисовали рыбу и бутылку.

Пикассо нарисовал сцену в публичном доме, он хотел написать грубую историю, а получился гимн человечности - рассказ о любви вопреки нищете и наперекор правилам общества.

Да, в то время, когда он писал «Свидание», Первая мировая была еще далеко; до революции, потрясшей Европу, оставалось почти двадцать лет; инфляция, беженцы, - это еще было впереди. Но бедность была всегда; а главное - чувство неизбежности разлуки, которая впереди у всех, чувство, которое превращает даже самую безмятежную жизнь в драму, даже самый обыкновенный натюрморт в momento mori, чувство бренности бытия и хрупкости человека - вот что создает гуманистическое искусство.

Любовники спрятались в маленькой комнате, у них полчаса на встречу - но эти полчаса принадлежат им, а не обществу, которое врет и воюет. Помилуйте, это проститутка и ее клиент - при чем тут «Прощай оружие», «Триумфальная арка» и противостояние насилию. Но получилось именно так: отныне они обнимаются отчаянно, из последних сил, вопреки всему. Так обнимал Уинстон Смит из «84 года» Орвелла - свою подругу в тайной убогой комнате, так обнимал Роберт Джордан испанскую девушку Марию, так - вопреки войне, беде, разлуке, революции - обнимал доктор Живаго свою Лару. Все пошло вкривь, у них только эта минута - но минута сильна, минута долгая, важнее войны и беды. Эта отчаянная «любовь вопреки» стала главной темой искусства двадцатого века - так случилось еще до Сартра и Камю, хотя потом экзистенциалисты нашли для такого отчаянного жеста на самом краю нужные слова.

Поэт Корнилов писал про холст молодого развратника Пикассо так, словно писал одновременно про все искусство ХХ века - и про Пастернака, и про Маяковского, и про Хемингуэя.

Лиц не было, но было ясно,
Что это вовсе не жена,
Но для него она прекрасна
И позарез ему нужна.
Я видел: он - ее забота,
Я знал: она - его судьба.
Такая в них была свобода,
Что я до слез жалел себя.

И тут уместно спросить: какую именно свободу советский поэт разглядел в героях Пикассо? Свобода в чем? В адюльтере?

Любовь доктора Живаго и булгаковского Мастера, любовь героев Маяковского, Хемингуэя и Оруэлла возникала вопреки директивам века, вопреки общественной морали в том числе. Любовь была тем острее, что ей сопутствовал страх перед небытием, но не это главное; главное же состоит в том, что любовь возникала от уязвленного чувства достоинства - не позволяющего смириться с тем, что тебе не разрешено защищать другого.

Любовь - это прежде всего защита, а вот защищать другого - общество не позволяет. В тот момент, когда человек перестает сочувствовать другому, он делается окончательным рабом - вот об этом все любовные притчи двадцатого тоталитарного века. Уинстона Смита (героя «1984») пытками принуждают предать Джулию - в этом именно, в предательстве любимого человека, и выражается его порабощение. «Сделайте это с Джулией, а не со мной!» кричит Смит под пытками - и в этот момент он сломан окончательно, он совершенный раб.

Нашу личную свободу - то есть ту свободу, которой мы владеем поодиночке, - можно забрать легко. Именно этим и занят век: он порабощает людей по-одиночке, отнимая личную состоятельность, самостоятельность, встраивая нас в корпоративные отношения, где общие правила важнее личного чувства.

Нас уверяют, что добиться личной свободы можно через общественный успех, а общественный успех достижим при соблюдении определенных правил - эта элементарная диспозиция стремительно делает из одиночек участников общих процессов, будь то война или массовая демонстрация в защиту абстрактных прав. Главное, внушают нам, это личное самовыражение; главное, внушают нам, это личная свобода; но стоит назвать личную свободу главным - как делаешься рабом: именно это свойство проще всего отнять, организовав формально свободных индивидуумов в толпы энтузиастов. Нет, не слушайте внушения - это все неправда: личная свобода - это ерунда; главное - это свобода другого! Когда борец за личную свободу отпихивает локтем обездоленного от кормушки - он уже стал рабом, он уже сделал необратимый шаг в направлении пушечного мяса.

Существует последний рубеж обездоленных: пока есть свобода объятий, мы непобедимы, мы уже не рабы. Пока есть бедная мансарда с низким потолком, и ты можешь прижать свою женщину к груди - ты свободен, твоя свобода выражается в защите другого. Говоря коротко: свобода - это возможность любить и защищать.

Любовь - есть привилегия свободного человека, эта привилегия ненавидима властями. В числе прочих законов, вводимых нацистами на оккупированных территориях, существовал закон, запрещавший браки, разводы, свободные отношения - раб не имеет права чувствовать. Рабы Рима и крепостные России не имели права организовать свою личную жизнь так, как им хочется. Моральный облик, осуждаемый на партсобраниях большевиков или фашистов, волновал собрания мало: было дозволено много бесчеловечных поступков, но вот испытывать неподконтрольное чувство привязанности - это возбранялось. Принцип рабства в двадцатом веке был явлен во всей полноте и беспощадности, и главное, что забирало себе государство - это право защищать другого. Лишенный этого права, человек и становится рабом.

Так вот, испанец Пикассо был органически свободным человеком, этим своим свойством он и неудобен сразу всем.

Некогда искусствовед Дмитриева, описывая «розовый период», выдумала прекрасное определение образов Пикассо - «слабый защищает слабейшего». Так и есть, у Пикассо много картин, на которых явлены градации слабости: всегда найдется кто-то слабее тебя, кого следует опекать. Малыш несет на плечах еще более беззащитного малыша; бедняк подает руку еще более несчастному; нищий еврей опекает маленького мальчика. Помните фильмы Чаплина? Помните Маяковского: «все мы немножко лошади»? Помните принцип «смерть всякого человека умаляет и меня, поскольку я един со всем человечеством» - принцип «колокол звонит по тебе»?

Соединение всех беззащитностей в единую ответственность и заботу - понимание того, что всегда есть более слабый, нежели ты, - только это и делает гуманистическое искусство - гуманистическим. И объятия - символ такого искусства. Когда неустроенные люди обнимаются в мансарде - каждый из них приходит к объятию беззащитным, но ими движет желание оградить любимого, уберечь другого. К определению Дмитриевой существенно добавить то, что две соединенные слабости образуют устойчивую силу - именно в этом суть картин: через защиту слабейшего становишься свободным, а потому делаешься сильнее.

Сплетенные руки тощих героев поддерживают и баюкают одна другую, каждый жест словно охраняет уязвимое тело доверившегося тебе человека. Линии Пикассо струятся так, что обтекают одна другую, подхватывают контуром контур, так возникает эффект поддерживающих друг друга конструкций, двух хрупкостей, обернувшихся силой - точно в потолочных перекрестьях и в тройных аркбутанах готических соборов.

Именно готические образы следует иметь в виду, когда смотришь на исхудавших и угловатых акробатов и нищих Пикассо - вспомните ребра распятий на скульптурах испанских соборов, вспомните провансальские храмы и святых с бесконечно длинными шеями, вспомните великую бургундскую живопись - например, Дирка Боутса или Рогира ван дер Мейера, вспомните как щека мертвого Христа вдавлена в щеку живой Марии - и, соединенные воедино, желтая мертвая щека и розовая с катящейся слезой образуют пронзительное вечно живое лицо - лицо, живущее невероятной, душераздирающей, непобедимой жизнью.

Эти смертные - но вечно живые - объятия Богоматери и Иисуса и есть концентрат, основа всех объятий вообще - именно эти иконописные образы рождающейся из небытия бессмертной силы - придали значение всем объятиям европейских картин. Об этом же (о том, как две слабости становятся единой силой) нам рассказывают кинокартины Чаплина - бродяга Чарли, сам неустроенный и убогий, становится неукротимым храбрецом, когда надо защитить еще более слабого, чем он сам.

Когда Пикассо писал «Свидание», он собирался рассказать нечто скабрезное, а получился рассказ о любви и свободе - и о вере.

Так произошло по законам искусства: гений не может быть грязным. Впрочем, гений был одновременно живым человеком - а живому человеку припомнили, что в жизни он не сумел защитить всех. А уж общественными правилами он точно пренебрегал. Стали говорить о последних картинах Пикассо - на них объятия уже выглядят предельно эротично: написанные восьмидесятилетним стариком сцены любви стали трактовать как выражение старческой похоти, как проделки сатира.

Но и эти скабрезные картины были «любовью вопреки» - вопреки возрасту, наступающей дряхлости, бессилию, смерти. Это тоже было сопротивление небытию - и, когда старик, коему положено быть немощным, сжимает в объятиях женщину - из последних сил, вопреки здоровью и законам природы - это тоже битва за свободу. Но Пикассо именно этой всепоглощающей, вечно горящей свободы и не прощали; ни в чем, никогда и никому из тех, кто говорил о любви - прощения не было.

Как было в реальности, мы знаем по сплетням - на холстах суетное обретало иную реальность, кто знает, какая реальность подлинная? - но ни Маяковскому, ни Хемингуэю, ни Чаплину не простили их любвеобильности; не простили и Пикассо.

Теперь уже не узнать, какими словами Маяковский описал Дон Жуана (Лиля Брик рассказывала, что Маяковский уничтожил поэму «Дон Жуан», когда поэма не понравилась Лиле), но нет сомнений, что поэт трактовал Дон Жуана как любовника, отдающего себя всякой избраннице сполна, всякий раз переживающего искренне, проживающего много жизней. Собственно, миф о вечной девственности Афродиты, всякое утро выходящей из морской пены очищенной - это рассказ ровно о том же.

В случае Пикассо перемена спутницы воплощалась буквально в новом цикле творчества: голубой период посвящен Фернанде Оливье, а розовый - Ольге Хохловой; личная жизнь художника была запутанной, что неудивительно для парижской богемы - но невозможно спутать холсты из серии, рожденной отношениями с Марией-Терезой Вальтер, и холсты, посвященные Доре Маар, это две разные истории, прожитые полно, и каждая из них - отдельная жизнь.

Невозможно представить, как искренности Чаплина или Ремарка хватало на многие любовные романы - но и допустить, что они фальшивили тоже невозможно: книги и фильмы тому подтверждение. Если понимать любовь как отношения конкретных людей, связанных контрактом, это непредставимо; но если понимать любовь как пример единения людей, как сбережение себе подобного, то возможно только так. Любовь есть великая скрепа бытия, она принадлежит сразу всем и не принадлежит никому - сила Маяковского и Пикассо в том, что они конкретную любовную историю воспринимали как фрагмент общей судьбы всех людей. Пикассо был (в представлении читателей гламурных биографий) Дон Жуаном, менявшем женщин; но он же был (и таким остался на холстах) рыцарем, защищающим прекрасную Даму. Вообще говоря, это сугубо философский вопрос - соответствие Венеры Небесной и Венеры Земной; искусство Ренессанса данное противоречие принимало - но прямолинейный двадцатый век хотел простоты.

Несоответствие в восприятии Пикассо-художника и Пикассо - члена общества стало причиной того, что современное искусство однажды решило быть циничным: появилась мода на бессердечие. Отныне все приведено в соответствие: решено, что не следует более притворяться хорошим, честнее быть равномерно и отчетливо плохим. Скажем, фра Филиппо Липпи, религиозный живописец и монах, отличался игривым нравом - Вазари насмешливо описывает, как Липпи вылезал из окна кельи на улицу, где его поджидали подружки: как же это совместимо с чистыми образами на алтарных досках? Но никто не упрекнет Френсиса Бэкона или Энди Ворхолла в аморальности - с моральной стороны они неуязвимы, поскольку ни с какой стороны не моральны, они и не проповедовали нравственность.

Так называемый авангард стал программно бессердечным - ни чувств, ни привязанностей не знает ни инсталляция, ни черный квадрат; но бессердечие - не есть сугубая привилегия именно европейского авангарда - это вообще свойство декоративного искусства, языческого искусства, дворцового искусства, скажу шире - это свойство европейского искусства. И, говоря более конкретно, в европейском искусстве можно вычленить лишь несколько периодов, когда искусство было посвящено любви - когда изображали любовь.

Один из таких периодов назван в истории искусства «ренессансом» и, хотя данный термин подразумевает возрождение постулатов античной эстетики, но речь во Флоренции Медичи шла о слиянии этических принципов христианства с античным каноном. Именно принцип христианской любви, то есть - общей скрепы бытия, наделил античных титанов Микеланджело - душой. Ренессанс позволил говорить о любви и о свободе одновременно: от Данте и Бокаччо до Боттичелли и Лоренцо Валла - великие гуманисты стали говорить о любви мужчины и женщины как о скрепе всеобщего бытия, как о фрагменте единой великой мистерии. «Любовь, что движет солнце и светила» - строка Данте не посвящена эротическим отношениям, но мироустройству, конструкции человеческого общества.

По аналогии с термином «ренессанс», относящийся к XV веку Италии, можно определить те немногие оазисы в европейской истории насилия, которые не просто давали надежду, но которые воссоздавали принцип любви, как основу конструирования свободного общества. Взаимная поддержка, солидарность, построение полиса, где каждый отвечает за общее дело и все равны - это звучит сегодня как вредная утопия; но именно этим были озабочены гуманисты Германии 18ого века, и поразительная немецкая культура 18ого века (Шеллинг - Гегель - Винкельман - Лессинг - Кант - Гете - Шиллер) стала вторым европейским Ренессансом. Именно этой - совершенно утопической поре (ее наивно именуют «романтизмом», на деле это была рациональнейшая пора построения логически внятной утопии) мы обязаны всей философии, всей историографии, всему строю эстетической мысли, которым располагаем сегодня.

Третий европейский «ренессанс» произошел, полагаю в послевоенной Европе - то было время невероятной концентрации гуманистических талантов, то было обещание совместной демократии, то было время проектов «общей Европы» де Голля и христианнейших романов Генриха Белля. Соединенными усилиями раскаяния, сопротивления и мечты о равенстве - родилось уникальное явление европейского гуманизма, у которого появилась своя (крайне кратковременная и шаткая) философская база - экзистенциализм, и который не вписывался ни в какие школы - это ни символизм, ни сюрреализм, ни фовизм. Этот новый (и последний на сегодняшний день) европейский Ренессанс просуществовал недолго - я датирую его 1945 - 1968-м, но ровно столько же, 23 года, существовала Флоренция под водительством Лоренцо Медичи. Именно в это время снова заговорили о любви - и Микеланджело нового времени, испанец Пабло Пикассо, говорил отчетливее прочих.

А затем, когда время ренессанса прошло (такие времена минуют быстро: войска французского карла входят во Флоренцию, а войска наполеона сметают германские княжества), когда появилось новое поколение прагматичных менеджеров, коммивояжеров от искусства, - вот тогда Пискассо припомнили его любовные проповеди, его «объятия вопреки». С него срывали маску, с ним сводили счеты на тех же основаниях, на каких сводили счеты обыватели с Маяковским, Хемингуэем, Брехтом или Сартром - за несоответствие облика провозглашенным идеалам. Ах ты, Маяковский, за всемирную любовь и свободу? А знаешь ли ты, что Брики - сотрудники чека? Ах ты, Хемингуэй, за мужество и верность? А зачем ты жене изменял? Ты, Сартр, говоришь, что коллективизм - это хорошо? А любимые тобой хунвейбины, знаешь, что вытворяли? Ты, Брехт, сопротивлялся нацизму? А сталинизму не сопротивлялся?

Поколение 80-х годов презирало гуманистов за вышедшую из моды директивность, за прекраснодушные декларации - которыми они сами (так казалось молодым людям) уже не могли верить. С Пикассо сводили счеты запальчиво, не пропуская ни одного случая упрекнуть - именно так сводили счеты с коммунизмом, за то что поманил, а обернулся лагерями. Объятья рисуешь, лицемер? Знаем мы цену твоим объятьям!

Собственно, никто кроме Пикассо о любви в двадцатом веке и не говорил. Писатели были - литература всегда немного опережает визуальные искусства - такие писатели, что говорили о любви, существующей вопреки массовым гипнозам. А вот художников, писавших о любви - не было совсем. Был великий Петров-Водкин, который воспел социалистическую семью, был консервативный Генри Мур, поставивший памятники семье буржуазной; были показаны эротические отношения в картинах Климта и Шиле; были преданные любовники, вечно оставшиеся молодыми и летящие над полями, - кисти Шагала; и это все.

Мы никогда не узнаем, что чувствовали эти любовники во время того, как в Освенциме душили евреев. Никто, кроме Пикассо не написал этого экстатического объятия вопреки всему - на пороге нового времени, на краю бессердечности, перед лицом все пожирающего авангарда. Можно бы сказать, что всякому времени присущи свои страсти: вот Пикассо писал про любовь, а Марсель Дюшан создавал инсталляции, призывая отказаться от стереотипов восприятия, а Йозеф Бойс показывал власть стихий. Критичным в эстетике является тот простой факт, что лишь любовь дает бессмертие - и только любовь способна родить искусство.

Пикассо рисовал постоянно, это была форма существования: думал линиями, дышал цветом; переводил жизнь в искусство каждый миг, то есть, делал смертных бессмертными. Тут надо представить особый тип сознания - таким обладали Данте и Маяковский, да и Микеланджело, и Ван Гог из той же породы. Пикассо отнюдь не профессиональный художник, он не занимался искусством с десяти утра до обеда - он сам был искусством.

И Дора Маар, которая стала героиней «Герники» и тысячи любовных историй, изображенных в темное время войны; и Фернанда Оливье - прототип жены нищего Арлекина; и балерина Ольга Хохлова - героиня «энгровского» прозрачного цикла; и Франсуаза Жило - женщина с длинной шеей, напоминающая на картинах цветок; и Жаклин, чье страстное лицо изображено на стариковских картинах - все его подруги не просто присутствовали при том, как он рисовал, они становились картинами. Все они могли сказать, что искусство Пикассо лжет - их настоящая жизнь была иной, но вот на холстах они остались такими, какими их сделал Пикассо. Живой испанец Пабло Пикассо - был не особенно целомудренным, но образы он создавал исключительной чистоты.

Пример Пигмалиона всякий художник чтит; однако, метод Пикассо был обратным; он не оживлял бездушный камень, но переводил живые и суетные страсти в вечные символы. То, что на картине «Свидание» похоть превращена в любовь - лишь первый из примеров. Он был ежедневно занят тем, что создавал объятия - конструкции сопротивления, он строил контрфорсы и аркбутаны большого собора веры. Не его вина, что собор Европы дал трещину - художник старался, он сделал, сколько мог. Есть офорт (из серии «Художник и модель»): скульптор разглядывает женщину, готовясь ее нарисовать, и модель, под взглядом творца, словно каменеет - он видит уже как сделает статую, единым взглядом переводит в бессмертие. Сколько простоит эта скульптура - Бог весть. Многим сегодня человеческий образ кажется лишним.

То был показательный пример Ренессансного сознания, и нет в европейском искусстве иной фигуры, которую можно было бы поставить рядом с Микеланджело. С Микеланджело началась традиция европейского гуманизма, а Пикассо эту традицию завершил. Нам не дано знать, найдутся ли новые силы в Европе на следующий ренессанс, хватит ли духу на еще одни объятия. Все темы, которые начал флорентинец, каталонец завершил сорок лет назад - в последних, истовых стариковских объятиях он показал тщету усилий любви и невозможность от усилий любви отказаться. Сегодня Пикассо уже нет, объятия никто не рисует; то и те, кто пришел ему на смену, толка в объятиях не понимают. Надо заново учиться обнимать.

C разрешения журнала Story

Вторую часть эссе о Пикассо читайте

Просто вместе, просто любим, любим вопреки…
"Я – каждая встреченная тобою собака на дороге или птица, которая заглядывает тебе в окна, так что если я умру первой, ты все равно будешь мною окружен.
Сквозь все песни ты будешь слышать мой голос. Особенно сквозь свои самые любимые.
Но я не буду тебе мешать, если ты будешь счастлив, и кругами будет ходить другая. Я буду просто летать воздухом, чтобы ты…им…дышал…
Я постараюсь быть сильнее своей любви…
Если это возможно".
(Р.Литвинова, «Небо. Самолет. Девушка»)

Любят не во имя, а вопреки… Долгое время я не понимала смысла этой фразы. Точнее, никогда не задумывалась над нею всерьез. И почему-то всегда спрашивала у людей, за что они любят своих избранников. Странно, но многие мне действительно начинали перечислять те достоинства, которыми обладают их возлюбленные. Те качества, за которые люди полюбили друг друга.
Но однажды все изменилось. Я увидела, прочувствовала, поняла и приняла тот явный смысл, который скрылся в этой фразе. Истинная любовь не слышит голос разума, она идет на тонком поводке у шепота сердца. Словно невидимая сила сковывает сознание, и ты уже себе не принадлежишь. Ты меняешься, стремительно несешься на встречу своей любви. Ты хочешь только одного – быть рядом с любовью, чувствовать и наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом с любимым человеком. Эти секунды уникальны и быстротечны, они похожи на маленькую жизнь, прожитую на одном дыхании. И все время кажется, что вот-вот закончится воздух, и от этого хочется дышать все сильнее и сильнее.

Вы оба как будто связаны невидимой нитью, по которой передаются ваши мысли, эмоции, ощущения. И вы способны чувствовать друг друга на расстоянии, впрочем, и думать вы можете только об одном…
Точнее, вы не думаете, вы просто живете. Живете каждым мгновеньем жизни, питаетесь каждым новым ощущением. Вы не думаете, потому что вы чувствуете. Вы любите не во имя, а вопреки.… Вопреки всему, что окружает. Вы как будто создаете свой мир, в котором смысл имеет только любовь, и живете этим. А все остальное остается за пределами этого мира. И все это не важно. По крайней мере сейчас, пока есть вы и ваша любовь.
Настоящую любовь часто сравнивают с наваждением. С прекрасным, долгим, всепоглощающим наваждением. Потому что проживается она на одном дыхании. Убежать от нее невозможно. Можно пытаться ее скрыть, но все равно ничего не получится. От нее можно долго бежать, чтобы потом быстро вернуться. Можно сто раз пытаться закрыть дверь в мир любви, но только для того, чтобы потом уверенным движением ее открыть.

Любить страшно?
У многих в жизни была «любовь вопреки». Но многие ее боятся. Им проще включить мозг и сделать тщательный анализ с четким выводом данных: статус – подходит/не подходит, образование - подходит/не подходит, квартира – есть/нет, и так далее. А потом подчитывается количество «за» и «против». Если подходящих ответов набрано больше, чем отрицательных, то выдается вердикт в пользу «любви». Некоторые успевают влюбиться до «активации мозга», но, являясь существом социальным, они находят в себе силы и глубоко прячут свои чувства именно из-за воздействия социальных установок, въевшихся в мозг. Они прячут любовь. Глубоко. Навсегда. Они заключают социально благоприятные браки, рождают детей, просыпаются, засыпают. Странно, но с течением времени они сами себе начинают напоминать роботов, запрограммированных на определенный сценарий и четко ему следующих на протяжении жизни. Но иногда они вспоминают о зарытых в глубине души чувствах, и чем больше времени проходит, тем ярче становятся образы, тем больнее возвращаться к воспоминаниям.

Почему люди боятся любви? Почему им намного проще отказаться от своих чувств, спрятать их в глубине своего сознания, чем полностью отдаться им? Потому что они боятся боли. В наши дни люди все больше закрываются, боятся и не хотят отдавать, не хотят впускать кого-то в свой мир, делиться им. Им страшно, что, однажды открыв свое сердце, в него по следу счастья просочится боль. Что в их защищенном теле и закрытом, четко контролируемом сознании появится маленькая дырочка, через которую все вытечет…
Но не нужно бояться, не нужно жадничать. Нужно смело смотреть вперед и открывать свою душу тому большому и светлому чувству, которое полностью меняет человека. Да, бывает больно, но именно эта боль делает сильнее. Разрушительная сила любви колоссальна, но созидательная еще мощней.

Любить вопреки – смело?
Самый тайный и великий закон любви: в выборе сердца недостатки имеют более притягательную силу, чем достоинства – как более яркие проявления индивидуальности. (Людмила Улицкая).
Очень сложно полностью отдаться любви. Потому что страшно. Теряется контроль, отключается сознание. Включаются чувства, разум уже спит. Сложно. Страшно. Но любящие «вопреки» не думают об этом. Они просто живут. Пьют жизнь до последней капли. Они смелые. Они счастливые. Даже если не вместе, любовь дает им колоссальные силы для того, чтобы просто жить и любить. Любовь меняет людей. Она открывает в них совершенно новые, до того не изведанные грани. Вы когда-нибудь замечали глаза влюбленных? Они как будто светятся изнутри, блестят и сияют, словно грани драгоценных камней переливаются на солнце. В этих глазах отражается состояние души, которая точно также светится, искрится и переливается. Влюбленные люди напоминают искусных художников, которые разукрасили окружающий мир волшебными красками своих чувств. И хочется купаться в волнах этого маленького, но очень мощного мира, и наполняться его таинственной, горячей и оттого притягательной энергетикой.

Безусловно, люди, отдающие себя любви, являются очень смелыми. Особенно в наше время, когда на улице сложно найти человека, просто идущего по улице и улыбающегося новому дню. Люди, словно улитки, спрятались в свои ракушки и никак не хотят из них выходить. Иногда даже создается впечатление, что любовь, та самая прекрасная и всепоглощающая, скоро вообще покинет наш мир. Посмотрите вокруг. Где она? Большинство людей стремится к сексу, причем на одну ночь, чтобы утром навсегда расстаться с человеком и залезть обратно в свой панцирь. Мы боимся впускать кого-то в свой мир.
Да, как-то очень не хватает тех времен, когда ради любви люди готовы были свернуть горы, устраивали рыцарские турниры и пели серенады под окном. Когда отказывались от своих состояний и титулов, и следовали за зовом сердца по теплой от любви дороге.

Две половинки одного целого
Влюбленные люди напоминают две половинки одного целого. Еще древние греки пытались понять, что такое совершенная любовь и как ее можно достичь. Ища ответы на эти вопросы, они создали целое учение о любви. Именно из Древней Греции дошел до наших дней миф об Андрогинах. Согласно ему, Андрогины – это существа, которые когда-то населяли землю. Они были очень сильными, с четырьмя ногами, четырьмя руками и двумя лицами, которые вращались в разные стороны. Их огромной силы боялись даже Боги, поэтому однажды за какую-то провинность Боги наказали Андрогинов, разрубив их на две половины. С тех пор каждая половина стремится воссоединиться со своей утраченной частью.
Кстати, при помощи этого мифа можно объяснить причины гомосексуализма и гетеросексуализма. Получается, что те, кто были половиной разнополого андрогина, любят людей противоположного пола, те же, кто были половиной однополого андрогина, любят людей своего пола.

Любить – больно?
Есть раны телесные, тяжелые, причиняющие много боли и страданий. Их лечат. От них умирают. Есть раны душевные, они неизлечимы. Они способны в один миг навсегда уничтожить человека. От них погибают. Любовные раны уничтожают и душу, и тело. Проходят годы, растут новые города, вымирают древние народы, но глубоко в душе сокрыт рубец от раны. Время уже давно засыпало его песком, и почти не чувствуется его вес, и холодные волны тока разочарования больше не ощущаются телом. Но бывают минуты, когда рана снова начинает кровоточить, и человек в мельчайших подробностях все вспоминает. Страшно, на что способна наша память, в ее глубинах сокрыты мельчайшие моменты из нашей жизни…

И вот через годы воспоминания вновь нахлынут. Сердце сожмется от тоски по чему-то очень важному, навсегда ушедшему из вашей жизни. А потом вдруг вам станет тепло и комфортно, и вы поймете, что Это было в вашей жизни. У других не было, а у вас было. У других был холодный голос разума, говорящий, куда ставить левую ногу, и что писать правой рукой. А у вас были чувства - безудержные, горячие, накатывающие на сознание, словно волны и уносящиеся куда-то далеко в рай. Так скажите, любить – больно? Да. Любить – смело? Да. Любить – значить жить? Да…

Евгения Парамонова, E-Rostov

Спонсор статьи

Компания "Регард страхование" предлагает более 50 видов самых разных страховых услуг, в числе которых страхование здоровья, обязательное страхование имущества , а также автострахование. Мы гарантируем нашим клиентам профессиональное обслуживание и дарим уверенность в завтрашнем дне.

Один из самых популярных в мировых поисковиках. Теме отношений посвящены тысячи книг и психологических тренингов, но важно ее не просто найти, но и сохранить. Далеко не все разделяют мнение, что за чувства надо бороться с обстоятельствами, расстоянием, а порой даже со своим партнером и собой.

«МИР 24» поговорил с людьми, которым пришлось преодолеть всевозможные препятствия, чтобы в итоге быть вместе.

ЕКАТЕРИНА И КИРИЛЛ

Между мной и моим мужем до свадьбы стояло несколько колоссальных преград. Во-первых, он был бывшим парнем моей близкой подруги. Во-вторых, у нас с ним разные религиозные взгляды: я протестантка, а он православный. Из-за этого у меня был принцип: не вступать в интимные отношения до брака, чего изначально он совершенно не ожидал. А в–третьих, мы жили в разных городах: он – в Астрахани, а я – в Москве.

В целом мы уже были знакомы, но заочно - благодаря подруге. После того как мы первый раз серьезно пообщались в интернете, решили, что непременно надо встретиться. Уже тогда мы поняли, что хотим быть вместе. Кириллу было сложно смириться с тем, что придется терпеть до свадьбы, а еще сложнее с тем, что придется переехать в Москву, но он пошел на уступки.

Одним из самых сложных стал конфессиональный вопрос. Он не запрещал посещать мне мою церковь, даже несмотря на то, что он до сих пор порой считает ее сектой, ведь это так не похоже на то, к чему он привык. В результате наш брак сочетался и в ЗАГСе, и в храме, а самое главное, мы надеемся, на небесах!

В итоге своим принципам по поводу сексуальных отношений я не уступила, он переехал в Москву, а я теперь хожу в две церкви: в протестантскую и православную. Самое главное – любовь все покрывает. Мы бы никогда не преодолели все эти преграды, если бы не любили по-настоящему.

ТАНЯ И АНДРЕА

Мы познакомились с Андреа в ноябре 2013 года, когда я была в отпуске в Риме. Поначалу это был простой курортный роман, я и не надеялась на продолжение.

Мы иногда переписывались, в январе стали созваниваться и он предложил мне приехать снова. Я согласилась на встречу на нейтральной территории и поехала в Будапешт. Наверное, там и началась наша история (стоит ли говорить, что я совсем не видела Будапешта?).

Мы начали ездить к друг другу, но тогда я все еще сдерживала себя: «не влюбляйся, сама знаешь, как быстро такие истории обычно заканчиваются!» Говорила себе: «осторожней, он итальянец!» Но все зря.

Мы чуть более двух лет были в отношениях на расстоянии. Я работала корреспондентом и часто ездила по работе, он стюард, так что тоже постоянно мотался между Кубой, Италией и Мексикой. Потом я поехала волонтерить в Турцию, а он - работать в Австралию. Потом я подписала контракт с одной испанской НКО и улетела в Мадрид, а он тогда был в Риме.

Пару раз в месяц меня стабильно спрашивают, как пережить отношения на расстоянии. Что делать? Как себя вести, чтобы сохранить любовь?

Так вот, всем и каждому мне хочется сказать только одно: не расставайтесь! Если это только возможно, следуйте за ним или приглашайте к себе, только не расставайтесь. Отношения на расстоянии - адский ад, особенно, когда хотя бы один из вас человек импульсивный. Скайп будет тормозить и бесить, часовые пояса не совпадать, мелкие обиды перерастать в ссоры, которые, будь вы рядом, не продлились бы и минуты, а в сложившейся ситуации длятся днями.

Вам будет не хватать внимания, вам будет не хватать объятий, вам будет не хватать секса в конце концов. Вас будут атаковать другие, которым сложно понять, как вы можете быть заняты, если все время одна. В общем, если какая-то комбинация позволит вам быть вместе - не важно где - выберите ее. Мы все это пережили и в марте 2016-го стали жить вместе.

Здесь тоже был момент - я была уверена, что он ищет случай, чтобы позвать меня замуж, но что-то этого так и не происходило. Тогда я спросила прямо: «Эй, ты вообще думаешь на мне жениться?» Выяснилось: он думал, что я сама этого не хочу, потому что, по его мнению, я всегда смеялась над «женатиками» (один раз, может, и было, бывают же и впрямь потешные приторные союзы).

В апреле мы сыграли свадьбу и даже две - в Италии и в России). Конечно, первые пару месяцев было непросто жить вместе (ведь мы никогда этого не пробовали!), но сейчас каждый уяснил важные особенности друг друга, так что все стало гармонично. Надеюсь, нас ожидает еще много хорошего».

Публикация от Tatiana Shcherbakova (@tatianashcherbakova) Янв 25 2017 в 1:17 PST

СЕБАСТЬЯН И МАРИЯ

Прошлым летом вместе с друзьями я путешествовал по Восточной Европе. В каждом городе я знакомился с девушками по «Тиндеру», просто, чтобы узнать больше о местной культуре.

Когда я приехал на Украину, я познакомился с Марией, и мы начали переписываться, но так получилось, что не успели встретиться. Когда я вернулся в Амстердам, мы продолжили наше общение, и мне безумно захотелось с ней встретиться. Она пригласила меня на Украину отпраздновать вместе с ее семьей православное Рождество.

В первые дни я остановился во Львове - там она училась. Через четыре дня мы поехали к ее родителям. Мы ехали в поезде и я понимал, что она реально мне очень нравится, но я был слишком застенчив, чтобы сказать ей об этом. Тогда она как бы невзначай спросила: «Я тебе нравлюсь?» Я так заволновался, что не смог ответить ничего другого, как повторить ее вопрос: «Я тебе нравлюсь?»

К счастью, нам не понадобилось много времени, чтобы понять, что мы влюблены в друг друга. Через месяц мы провели романтический уикенд в Амстердаме. Да, мне пришлось проводить ее в аэропорт, потому что она до сих пор живет во Львове, но я знаю, что не так долго ждать новой встречи.

ЕВА И ФИЛЛ

Я была два года в отношениях, но все это время я любила другого человека, который не любил меня. Это вызывало у меня депрессии, мне было плохо, и, как следствие, я изменяла своему парню. Просто знакомилась с молодыми людьми в социальных сетях и вступала в интимную связь.

Так же я познакомилась и с Филлом. Заранее знала, что это будет секс и ничего больше. Сама не понимаю, как так вышло, но после первой встречи я поняла, то он - мой человек. Мы продолжили встречаться.

Еще одной проблемой было то, что он старше меня на 20 лет. Я разошлась со своим молодым человеком, но проблема возраста меня беспокоила из-за родителей. Я знала что они этого не поймут - он почти ровесник моего отца. Поэтому, когда он пришел к нам на ужин, я сказала, что он старше всего на 10 лет.

Позже, конечно, они обо всем узнали. Мне пришлось признаться, когда Филл сделал мне предложение. И я безумно счастлива, что я решилась когда-то на этот шаг, может быть, не совсем честный.

АННА ПАВЛОВА И ВИКТОР ДАНДРЕ

Прекрасная и в чем-то трагичная история любви известной балерины Анны Павловой и Виктора Дандре стала известна только после смерти примы. Павлова хотела скрыть свой союз от посторонних глаз и поэтому взяла с мужа клятву никому не рассказывать о их любви. Павлова встретилась с Дандре, когда еще была никому неизвестной танцовщицей. Дандре был богат, и следуя за модой, решил покровительствовать Павловой. Он арендовал для нее шикарную квартиру, каждый раз встречал после спектакля и преподносил дорогие подарки. Но жениться на небогатой балерине даже не думал.

А вот у Дандре дела шли не очень. Заняв крупную сумму денег для предпринимательства, он не смог их вовремя вернуть кредиторам, за что попал в тюрьму. Когда Анна узнала об этом, она собрала необходимую сумму и сразу же отправила их в Россию, чтобы освободить Виктора.

Тогда она поняла, что не может жить без этого мужчины и вызвала его к себе в Париж. Спустя некоторое время и у Дандре вспыхнуло сильное чувство - теперь он хотел, чтобы Павлова была его женой. Анна согласилась на предложение и они втайне обвенчались в церкви, предварительно пообещав друг другу, что об их союзе никто не узнает, кроме близких друзей.

Спустя несколько лет Павлова открыла балетную школу для детей и снова ушла с головой в работу. Дандре взял на себя всю хозяйственную часть, занимался административными делами, помогал помогал супруге. Но в семье все чаще стали вспыхивать ссоры, Анна психовала и даже била посуду. Дандре все это молча терпел. Его друзья не раз спрашивали у него, почему он не ушел от Павловой. На этот вопрос он не отвечал.

Балерина так до конца и не смогла просить мужчине юношескую обиду. После смерти балерины Дандре долго не мог смириться с ее утратой. Друзья рассказывали, что он много плакал и страдал. Позже он открыл клуб поклонников Павловой, который, впрочем, долго не просуществовал. Но имя известной балерины навсегда вошло в мировую историю.

Екатерина Дегтерева